то ужасное. Она верила, что он вот — вот ворвётся в квартиру и остановит их всех.
Но Стивен сейчас медленно шагал по городу со своим приятелем. Они попивали пиво, говоря о разных вещах, в том числе о дрянной девчонке, которую Стивен не отпускает только ради того, чтобы не лишаться доступного секса.
Замок входной дверь не скрипел. Стивен не отворял её.
Скрипела грязная кровать. Постельное бельё пропитывалось кровью, что текла из носа и рта девушки. Немного позже она вдруг пойдёт и из того места, в которое всё троя парней поочерёдно вставляли свои мужские органы.
Тяжело душа от застывшей в носу и горел крови, она прибывала в предобморочном состоянии, но та боль, что разжигала её ниже паха не давала ей потерять сознание.
— Тебе нравится, да? О, да, тебе нравится, сучка, — шептал ей на ухо насиловавший её парень, пока двоя других курили на балконе.
Она хотела умереть.
Позже парни перестали выходить курить на балкон и делали это прямо в комнате, в которой в каждый из моментов кто — то один обязательно насиловал девушку. Докурив сигареты, она гасили их об бёдра девушки. Пиво сменилось крепким алкоголем, удары кулаком сменились на удары ногами, слова шлюшка сменились угрозами расправы. Перед её лицом всё чаще мелькал нож, который уже оставил на её щеках несколько тонких порезов.
Эй уже было всё равно. Она цеплялась лишь за мысль о том, что вот — вот она увидит Стивена.
И эта мысль материализовалась.
Когда парни едва стояли на ногах, она не шевелилась вовсе. Когда парни вышли покурить на балкон, оставил её как есть, она сквозь ужасную боль сползла с постели, собрала на полу свою одежду и выбралась из квартиры на лестничную клетку. Острая боль не позволила ей надеть на себя даже трусь.
Окровавленная девушка вдруг заплакала. Она услышала голос Стивена, где — то ниже. Он поднимался по ступенькам.
— Так хороша она в постели, Стивен, говоришь?
— Да, что есть — то есть. Сегодня снова высосет из меня все соки, пока я не оттрахаю её как следует.
— Высосет?
— Ага, высасывает она здорово.
Глупый, глупый Стивен.
Смех полетел на верхние этажи. Она всё слышала.
Смех полетел ещё на четыре этажа вверх и врезался в потолок.
Она пошла на самый последний этаж, толкнула дверь, ведущую на крышу. Та была открыта.
Шёл дождь. Засохшая на её теле кровь размокла и потекла по голому телу кровавым полосами. Чуть позже все слилось в оно целое.
Девушка взглянула вправо — там, на вытяжке, такими же красными красками, как и её кровь, было тайное признание от Стивена, которое он оставил здесь в один из тех вечеров, когда они вместе любовались с крыши тридцатиэтажного дома падающим за городской горизонт солнцем.
Глубокий вечер. Город стреляет в ночь огнями.
Девушка стоит в холодной, понемногу окрашивающейся в красный цвет луже. Свои же кровавые следы она оставила и на поручнях серого лестничного марша. Едва Стивен вошёл в квартиру — перед ним предстало кровавое зрелище:
Перевёрнутая мебель, разбросанная по комнате одежда, книги (здесь они только в качестве элемента интерьера) белые страницы которых по краям пропитались кровью и изогнулись, как лепестки багровых роз. Осколки посуды лежали между уцелевшей посудой. Кровь — её кровь — на полу, стенах, постели, телах обезумевших монстров.
Вдруг среди всего этого хаоса Стивен увидел и узнал зелёный — уже разбавленный красным — топик своей «любимой».
Разум сработал автоматом. Стивен выскочил из квартиры и помчался по бесконечно длинным, серым, бетонным ступенькам. Хватаясь за поручни, он чувствовал на них теплоту густых пятен её крови.
Дверь открыта. Она стоит на краю крыши — не дрожащая, не согнувшаяся, не обхватившая себя руками.
Стивен остановился. Он в ужасе от того образа, что предстал перед ним.
Творец и его творение.
Голая, едва качающаяся из стороны в сторону, окровавленная, с опухшим от ударов и порезанным лицом девушка обернулась.
Что она сделала?
А что ещё могла сделать девушка, которая наконец — то увидела любимого всем прежним и даже выжженным теперь сердцем парня?
Какая тёплая улыбка… красивая, нежная, красноречивая. Сколько света сейчас вырывалось из её покалеченного тела, из её сломленного, выжженного дотла сердца.
Стивен сморщил лицо от боли в области сердца.
Какая прекрасная улыбка, какие счастливые глаза. Почему я раньше этого не замечал?
Девушка опустила голову. Её всегда пышные, тёмно-каштановые волосы теперь были перепачканными кровью и потом, но они, как и прежде заслонили её лицо. Последней за ними скрылась та улыбка, что останется в памяти Стивена самым странным и страшным, светлым и прекрасным воспоминанием.
А что ещё могла сделать очень умная и любящая всем прежним и даже тем сердцем, что сумело уцелеть в адском огне?
Шаг в пустоту.
Полный ужаса, полный пугающий красоты, очень медленный, грациозный шаг и полёт — лёгкий, но не легко переживаемый, смиренный выбор.
Девушка полетела, словно птица. Казалось, что она вот — вот расправит крылья и унесётся в то самое место, что существует для таких невинных, наивных и светлых душ. С каждым взмахом своих сияющих крыльев она будет отдалятся от того мира, что не был достоин её. Речь не о прекрасной планете — речь о мире людей.
Улыбка не сходила с лица девушки до того самого момента, пока от её лица ещё хоть что — то оставалось.
Кровавое пятно растекалось с дождём по тротуарам. Оно текло вдоль дороги, мимо зевак, под их ногами, касаясь каждого из них и скрывалось в дренаже. Её кровь останется здесь навсегда. Её душа вряд — ли когда — то снова вернётся в этот мир.
Реальность схватила Стивена до боли крепкими руками. Она душила его, выворачивала, убивала и возвращала к жизни. Скованным ужасом парень так и остался лежать на крыше. Он так и не смог найти в себе сил и смелости сбросится вслед за девушкой.
Он сюда пришёл не той дорогой, что она.
Какая — то единственная, крохотная, но невероятно крепкая нить не позволила ему сделать этого. Теперь бы понять — наказание это или спасение.
К нему присоединили чёрные вороны. Они с великим знанием всматривались в остекленевшие глаза парня. Сейчас они видели в них себя, и это было не просто их отражение.
Когда на крыше поднялись полицейские, Стивен, ни разу не моргнул, смотрел на возню у тела мёртвой девушки. Всё так же, лёжа на боку, у самого — самого края, парень боролся с тонкой гранью, через которую ему не перевалиться.
Тело
